Эйфелева башня стала неотъемлемой частью Парижа и всей Франции, и сейчас уже трудно представить, что в свое время художники и интеллигенты назвали ее «трагичным уличным фонарем», который обезобразит самый красивый город в мире. 14 февраля 1887 г. в журнале Les Temps была опубликована статья, в которой свой протест против строительства башни выразила целая группа чувствительных эстетов.
Авторы написали, что Эйфелева башня не имеет ничего общего с французской культурой. Среди них были такие деятели культуры, как Ги де Мопассан, Шарль Гуно, Александр Дюма (младший), и архитектор Шарль Гарнье, который разработал проект здания Парижской оперы. Они считали, что башня выглядит «смешно до головокружения», как «гигантская, черная фабричная труба», и она обезобразит прекрасную панораму города.
Однако, когда 6 мая 1889 г. в Париже открылась Всемирная выставка, башня оказалась самой популярной достопримечательностью. Уже на первой неделе ее посетили 28 922 человека, хотя лифты еще работали с перебоями.
К концу года Эйфелева башня уже считалась современным чудом света. Ее высота составляла 300 м (без антенны) и, таким образом, она была почти на 130 м. выше, чем до тех пор самое высокое сооружение в мире – Монумент Вашингтона (169,5 м).
Даже некоторые из деятелей культуры, которые раньше так сильно критиковали сооружение, теперь примирились с его существованием. Его ярым противником остался Ги де Мопассан. Правда, писатель иногда посещал ресторан Эйфелевой башни, но только потому, что это «единственное место в Париже, откуда она не видна».
Самые красивые слова посвятил этой французской достопримечательности литературовед Ролан Барте. В своей книге La Tour Eiffel, над которой он работал вместе с фотографом Андрэ Мартином, Барте написал, что присутствие башни ощущается всегда, даже если она спрятана за туманом, облаками, дождями или желтым смогом. Для жителей Парижа «она неотъемлемая часть повседневной жизни».
